См. предыдущее: Глава VI: Ректор Таврической и Тверской духовных семинарий (1912-1917)
Священный Собор Российской Православной Церкви 1917–1918 гг. известен, прежде всего, восстановлением Патриаршества и устроением церковной жизни в новых, изменившихся в ходе революции, условиях. Член Собора митрополит Вениамин (Федченков) писал, что «вне всякого сомнения, Собор имел чрезвычайно важное значение для Русской Церкви, поставив ее на собственные ноги во внутренней жизни и дав ей четкую организацию, начиная Патриархом и кончая простыми женщинами, членами приходских советов».
Весной 1917 года, лишившись «тесного» покровительства в лице монархической власти, Русская Православная Церковь приступила к активной подготовке созыва Собора. Выработкой материалов к нему занялся Предсоборный совет. Он работал в Петрограде с 12 июня по 1 августа 1917 года и подготовил для будущего Собора целый пакет законопроектов. Все они должны были по принятии их Собором составить новую нормативно-правовую базу существования Русской Церкви.
В конце июля – начале августа 1917 года по всей России состоялись выборы делегатов на Собор. Выборы были трехступенчатыми: 23 июля в приходах избирались выборщики, 30 июля выборщики на собраниях в благочиннических округах избирали членов епархиальных избирательных собраний, а 8 августа епархиальные собрания выбирали делегатов на Собор.
Кандидатура ректора Тверской духовной семинарии архимандрита Вениамина была выставлена на голосование в общем епархиальном собрании Тверской епархии низшими клириками и набрала наибольшее количество голосов. В самом факте избрания его на Собор «от дьячков» можно было увидеть отголоски той «церковной революции», которая летом 1917 года коснулась Тверской епархии и выражалась, в частности, в удалении правящего архиепископа Серафима (Чичагова) от управления епархией. Сам архимандрит Вениамин эти события не застал. Еще 15 апреля 1917 года, ввиду обострившейся болезни туберкулеза, он взял отпуск и уехал на излечение в Севастопольский Георгиевский мужской монастырь. Позже он продлил свой отпуск до 5 августа, проведя, таким образом, в Крыму все лето.
Возможно, сословная близость и сыграла здесь решающую роль. Знали или нет выборщики о крестьянском происхождении архимандрита, уже не столь важно. По словам владыки, они понимали, что он желает защищать не чьи-то сословные интересы (священников, монашествующих или псаломщиков), а веру, Церковь и Родину. То, что почувствовали простые дьячки и псаломщики, поверив в молодого архимандрита-ректора, являло собой глубокую и искреннюю веру простого народа, которой обладал молодой архимандрит. Сам он писал: «Я лично всегда верил в “мужиков”, в их здравый смысл, который в конце концов поправит дело. И особенно верил в сметку великодержавного великорусского племени. Не буду вдаваться в подробности и причины этой особенности народа, но скажу: помимо иных естественных причин и его целины, здесь немалое значение имело и здоровое Православие, – в отличие от искусственного католицизма, и от сентиментального протестантизма, и ублюдочного однобокого сектантского рационализма…» Простая вера и глубокие богословские познания, как нельзя лучше подходили для делегата в Москву. Поэтому лучшего защитника Православия на Соборе, чем архимандрит Вениамин, тверские дьяконы и псаломщики найти не могли. «На всем Московском Соборе, – продолжает архимандрит Вениамин, – кажется, еще одно духовное лицо прошло подобным образом – архимандрит, настоятель монастыря Костромской епархии. Прекрасная душа! Другие члены из низшего клира были, в общем, хорошие люди, совсем не социал-дьячки».
Священный Собор Православной Российской Церкви был открыт 15 августа 1917 года торжественным богослужением в Успенском соборе Кремля. На него съехались представители всех епархий, прибыли люди различных сословий, состояний и возрастов. Всех их объединяло одно – дело великого церковного строительства и забота о будущем России. В состав Собора входили 564 члена, в том числе 227 – от иерархии и духовенства, 299 – от мирян. Невиданное доселе дело.
О первом торжественном богослужении владыка Вениамин вспоминает так: «Я стоял на левом клиросе среди других духовных. Рядом с нами было царское место – красивый резной золоченый балдахин. А в другой стороне, около правого клироса, было патриаршее место, более простое, даже архитектурно аскетическое, старинное, древнее. И оно было пустым 217 лет. Но все же стояло, дожидаясь своего времени».
В последующие дни соборные заседания проходили в отремонтированном Московском епархиальном доме в Лиховом переулке, а также в духовной семинарии и синодальном училище. Общие заседания Собора велись в церковном зале в епархиальном доме в первую половину дня. «Впереди были возвышенные места для президиума и архиереев, сидевших лицом к Собору, [состоящему] из духовенства и мирян, – вспоминает владыка. – Сзади епископов – алтарь. Все мы находились как бы перед лицом Самого Бога». Заседания по различным отделам проходили во второй половине дня. В отделы предварительно записывались соборяне для обсуждения и выработки конкретных законоположений по тем или иным церковным вопросам: административным, епархиальным, приходским, учебным, богослужебным, экономическим и т.д. Далее законопроекты должны были поступать для обсуждения и принятия на общем заседании Собора.
На тот момент ректор Тверской духовной семинарии, а с сентября 1917 года избранный и утвержденный ректор Таврической семинарии, архимандрит Вениамин принимал самое активное участие в работе соборных отделов о Высшем церковном управлении, о церковной дисциплине, о проповедничестве, богослужении и храме, о епархиальном управлении, о монастырях и монашестве, о духовных академиях и духовно-учебных заведениях, в уставном отделе. Он постоянно принимал участие в различных комиссиях, в подсчете голосов, неоднократно выступал на общих заседаниях Собора.
В условиях разгула анархии в церковном управлении, архимандрит Вениамин прежде всего счел своим долгом отстаивать на Соборе каноническую незыблемость власти епископов. На первых же заседаниях отдела о епархиальном управлении и отдела о высшем церковном управлении в выступлениях ораторов проявились отголоски той «церковной революции» лета 1917 года, когда власть епископов в епархиях существенно ограничивалась за счет белого духовенства и представителей «низшего» клира через новосозданные епархиальные советы. Законопроект Предсоборного совета о епархиальном управлении низводил правящего архиерея на один уровень с другими членами епархиального совета, дела в котором должны были решаться простым голосованием.
Активным сторонником ограничения власти епископов стал бывший профессор Московской духовной академии и будущий деятель обновленческого движения Александр Иванович Покровский. На Соборе он выступал главным оппонентом архимандрита Вениамина по разным вопросам. Покровский считал, что соборность на уровне епархиального управления должна выражаться в коллегиальности и равноправии епископа с клириками и мирянами. Сравнивая Церковь с человеческим организмом, он говорил, что ее низшие члены (клирики и миряне) атрофированы, в то время как высшие (епископы и черное духовенство) гипертрофированы. «Чтобы исцелить нашу Церковь от этого паралича, – утверждал он, – необходимо восстановить правильную циркуляцию всех жизненных соков церковного организма, надо призвать к активной жизни и работе все атрофированные члены Церкви».
С такой постановкой вопроса категорически не мог согласиться архимандрит Вениамин. 15 сентября на 5-м заседании отдела о высшем церковном управлении он приводил в защиту своей точки зрения слова св. Иоанна Златоуста: «Равенство – есть уничтожение братства». Действительно, у святителя мы находим следующее сравнение Церкви с организмом человека. В толковании на послание апостола Павла к римлянам (Рим 13.1) он пишет: «Так как равенство часто доводит до ссор, то Бог установил многие виды власти и подчинения, как-то: между мужем и женою, между сыном и отцом, между старцем и юношею, рабом и свободным, между начальником и подчиненным, между учителем и учеником. И почему ты удивляешься этому в отношении к людям, когда-то же самое Бог устроил и в теле? И здесь Он не все члены устроил равночестными, но сделал один меньше, другой важнее, одни для управления, другие для подчинения».
«Правда, в жизни сложилось много ненормальностей, – подчеркивал архимандрит Вениамин, – между прочим и то, что епископы превышали границы своей власти. Но от этого не следует уничтожение епископской власти, Власть необходима. Она имеет Божественную природу, а равно любовь христианская – истинная без власти не бывает. Если будут отрицать, что здесь не борются против власти, то это неправда. Эта борьба чувствуется». Далее он призывал соединить два принципа – любовь и власть. И считал, что борьба против власти – это борьба антисоборная.
Архимандрит Вениамин обращал внимание собравшихся и на то, что необходимо следовать церковным канонам. Каждый Собор начинал именно с этого. «Неужели мы переселились на Марс и потеряли все правила, книги и каноны, – восклицал он. – Каноны есть формированная история в лучших идеальных проявлениях. А в канонах там ясно, как велика власть епископская. В ней вся полнота священной власти». Именно поэтому она должна стоять в основе церковного управления. И спасение Церкви «не в епископах, как личностях, не в принципах их власти, и не в правах, которых требуют себе миряне». Спасение Церкви, по мысли архимандрита, должно быть в духе Божием – как в епископах, так и мирянах. «И даже здесь на Соборе часто выступает спасение чрез мирян, – продолжал он, – мирян церковных. Часто раздаются и здесь голоса в защиту канонов. Спасение в каноническом соединении власти епископов и мирян. Власть – у епископов. Соборы — суть соборы епископов, как они и называются в канонах. Прочие участвуют на соборах только с совещательным голосом. Это вне всякого сомнения».
Иными словами, архимандрит Вениамин видел в епископе духовный авторитет и власть, которые основаны не только на канонах (что и понятно), но и на его духовной жизни, отеческому отношению к священникам и пастве. Братство, равно как и отношение отца к сыну, должно быть сдобрено любовью. Клирике и миряне выступают в этом случае помощниками епископа, его советниками.
Архимандрит Вениамин не утверждал, что в руках епископов должна сосредотачиваться вся церковно-административная власть. В этом он видел явный перекос. Так, 25 сентября на заседании отдела о епархиальном управлении он пояснял, что «по своей настроенности, убежденно стоит на том, что работа епископа, прежде всего, духовная, и сам епископ должен пребывать в заботах о духовной жизни». «Простите, святители, – повторял он, – если я откровенно выскажу, что мне хотелось бы видеть в этом отношении со стороны епископов больше, чем наблюдается теперь. Масса посторонней работы отвлекает епископа от его прямого назначения». И далее приводил в пример высказывание одного дьячка: «Так много молебнов, что и помолиться некогда».
Как в вопросах о власти и полномочиях епископа, так и в вопросах его выборов на местах, архимандрит Вениамин фактически выступал в одиночестве против мнения активного большинства. Эта черта вполне характеризовала его как на Соборе, так и ранее. Стоит, например, вспомнить, что, еще будучи молодым иеромонахом он вместе с несколькими студентами академии отправился на заседание «Общества религиозно-нравственного просвещения в духе Православной Церкви», костяк которого составляла «группа 32-х» священников или «Союз церковного обновления». Эта группа в период революции 1905 года выступала за реформирование и «оздоровление» церковной жизни. «Главное обвинение [этой группы] было в том, – вспоминает владыка, – что «старое» православие представлялось им – аскетическим, будто оторванным от мира, от трудовой жизни мирян, – отсюда и «засилие» монахов в прошлой истории Церкви, и господство епископства из монахов до последнего времени, и аскетический характер даже мирян, в частности – смиренный дух общества, не только сельского, но и в более высоких некоторых кругах… Это-то и не нравилось «32-м»: в них, следовательно, уже коренился революционный дух по отношению к Церкви». Открыто об этом они тогда заявлять опасались и на заседании «Общества» поставили будто бы невинный вопрос – о «труде и молитве». Заседание, как и полагалось, началось с молитвы. Затем председатель, протопресвитер Иоанн Янышев зачитал «Тезисы» «группы». После этого нужно было только проголосовать, подписаться и направить в Святейший Синод «к исполнению». И здесь неожиданно взял слово молодой профессорский стипендиат иеромонах Вениамин. Со ссылками на святых отцов и историю Церкви он выступил в защиту «византинизма». Начались прения. В итоге, времени не хватило и заседание перенесли на неделю. «Пришли новые противники «Тезисов», – вспоминает владыка. – И дело это было окончательно остановлено… Слава Богу!» Позже отца Вениамина спрашивали об этом инциденте два члена Синода, дружные между собой в то время – архиепископ Антоний (Храповицкий) и архиепископ Сергий (Страгородский). «Выслушали они меня. И архиепископ Антоний, с присущей ему резкостью, добавил:
– Мы бы ему (Янышеву) в Синоде показали «Тезисы»!
Тем дело и кончилось», – закончил владыка.
Это было его первое столкновение с так называемым «обновленчеством».
Другой случай произошел в Твери в период февральских событий 1917 года. Дня через три или четыре после переворота в зале мужской гимназии собрались педагоги всех учебных заведений. Некий комитет огласил приветственную резолюцию на имя Временного правительства со словами о «бескровной» революции. «А у нас только убили и истоптали губернатора…, – вспоминает владыка. – Но если в Твери это слово и опустили, то повторяли его по всей России; суть одна». Председательствующий спрашивает: «Все согласны?» Несколько человек отвечают, что согласны. И тут архимандрит Вениамин с места говорит о несогласии и далее подробно поясняет свою позицию, резюмируя, что «Церковь в такие моменты должна быть особенно осторожна». Никто, конечно, к нему не присоединился. А в телеграмме педагогов так и было сказано: «Все [подписались], кроме ректора семинарии, архимандрита Вениамина».
Эта черта владыки будет проявляться и впоследствии неоднократно в его жизни. Причиной тому будет не тщеславие или противопоставление себя большинству, а забота о правде, истине, несмотря ни на какие земные авторитеты и страх оказаться в меньшинстве.
Будучи сторонником восстановления патриаршества на Соборе, архимандрит Вениамин принимал активное участие в избрании на патриарший престол святителя Тихона. Тот же профессор А. И. Покровский в своих воспоминаниях отмечал, что главными и пылкими адептами патриаршества, в особенности, были два молодых архимандрита — Илларион (Троицкий) и Вениамин (Федченков).
Вопрос о патриаршестве стал самым длительным и напряженным на Соборе. Его обсуждение также началось в отделе о высшем церковном управлении и продолжилось на общих заседаниях Собора. Здесь с самого начала активную позицию заняли противники восстановления патриаршества. Они считали, что учреждение патриаршества станет ущемлять соборное начало в жизни Церкви. В основной своей массе это были те же представители преподавательской, а отчасти и профессорской среды духовных школ и, «как люди с самоуверенным духом, большими знаниями и способными развязными языками, они производили большой шум: и по количеству подобных ораторов (они всегда выступали!), и по горячим речам их – иногда казалось, будто чуть не весь Собор мыслит так, как они звонят», – вспоминает владыка.
В заседаниях отдела о высшем церковном управлении он неуклонно выступал в поддержку восстановления патриаршества и говорил: «Если бы у нас было одно ответственное лицо – как болеющее сердце – это было бы очень полезно». Наконец, 11 октября этот вопрос был вынесен на общее заседание Собора и явился началом пленарных соборных дискуссий о патриаршестве.
Помимо патриаршества, в отделе активно обсуждались вопросы о принципах соборности, составе и периодичности Соборов. Все это значительно затягивало его работу. Налицо было желание некоторых клириков и мирян не упустить возможности активно участвовать в церковном управлении как на высшем, так и на епархиальном уровнях.
Еще в Предсоборном присутствии возникла острая дискуссия о возможности или невозможности включения в состав Синода клириков и мирян. Если Синод можно было рассматривать как малый Собор, состоящий исключительно из епископов и являющийся высшим административным судебным органом, то наличие в нем клириков и мирян признавалось недопустимым. Но если Синод есть делегация большого Поместного Собора и его исполнительный орган, то принцип соборности в таком случае требовал присутствия в нем клира и мирян. Грубо говоря, Собор должен был выступать в роли законодательной церковной власти, а Синод – в роли исполнительной. Председателем Синода по новому законоположению должен быть Патриарх.
Сущность последующих прений в отделе заключалась в том, должно ли высшее церковное управление состоять из одного или двух органов, быть однопалатным или двухпалатным, должен ли править Церковью один Синод, который будет состоять из епископов, клириков и мирян, избранных Собором, или же клирики и миряне должны составлять особую палату – Высший Церковный совет (как это и было в Восточных Церквах).
3 ноября 1917 года на 21-м заседании отдела архимандрит Вениамин на все эти вопросы отвечал неизменно, что «клирикам и мирянам грех участвовать на одних правах с епископами». «Только епископам дана вся полнота церковной власти и только на них лежит ответственность перед Богом за Церковь, – говорил он. – Вторгаться в эту область клирикам и мирянам есть святотатство и грех, подобный греху Дадона и Авирона, хотевших кадить перед Господом (Числ. 16). Но епископам, конечно, трудно одним управлять Церковью, мы им должны помочь, и вот [для этого] должна быть вторая палата, сотрудническая при Священном Синоде».
Что же касается состава Высшего Церковного совета, то 6 ноября на 23-м заседании отдела архиепископ Тамбовский Кирилл (Смирнов) предложил расширить представительство в нем мирян за счет уменьшения числа епископов и клириков. «Пусть в Совете будут 3 епископа, 3 клирика (из них один в монашеском звании) и 6 мирян. Епископы по избранию Синода, из его состава, а клирики и миряне по избранию Всероссийского Собора. Затем, во имя местного представительства, каждый из епархиальных епископов при желании может присутствовать в Церковно-Народном совете [Высшем Церковном совете] с правом совещательного голоса, когда рассматривается дело, касающееся управляемой им епархии». К этому предложению архиепископа Кирилла присоединились архиепископ Евлогий (Георгиевский) и архимандрит Вениамин (Федченков). Данная формула, как собравшая больше всех голосов, была принята отделом и передана в общее Собрание для принятия.
6 октября 1917 года архимандрит Вениамин написал на имя митрополита Московского Тихона (Беллавина), председательствующего на Соборе, прошение «отправиться в г. Симферополь, чтобы вступить в отправление должности» ректора Таврической духовной семинарии. 8 октября 1917 года он прибыл на место и провел встречу с преподавателями, ознакомился с общим положением дел в семинарии, сделал необходимые распоряжения. Через два дня архимандрит Вениамин послал телеграмму в Москву с ходатайством о продлении отпуска еще на неделю по «обстоятельствам семинарии».
В Симферополе он посчитал своим долгом поделиться впечатлениями о Соборе и 15 октября выступил с особым докладом в семинарской столовой, которая еле вместила всех слушателей. В своем выступлении он отмечал, что многие члены Собора оказались не подготовлены к обсуждению целого ряда вопросов. И одним из них был вопрос об отношении Церкви к политике и государству. Так, ряд соборян высказывался в том духе, что если духовенство перестанет привлекать на сторону правительства «умы и сердца», то начальство потеряет силу, народ перестанет его слушаться, а в государстве начнется «безначалие». К этому течению, по мнению архимандрита, Собор относился отрицательно, поскольку «власть должна сообразоваться с совестью народа, с его мыслями и желаниями».
Кроме прочего, архимандрит Вениамин указывал также, что на Соборе активно обсуждался вопрос о преподавании Закона Божия. Действительно, отдел о преподавании Закона Божия (законоучительский отдел) был создан на Соборе одним из первых. Уже 28 сентября Собором было принято определение «О преподавании Закона Божия в школе», в котором подчеркивалось, что во всех светских школах (государственных и частных), где есть православные учащиеся, Закон Божий должен быть обязательным предметом, а законоучитель должен пользоваться всеми правами государственной службы. Для того, чтобы довести мнение Собора до сведения Временного правительства, в Петербург была даже направлена особая соборная делегация во главе с председателем отдела архиепископом Кириллом (Смирновым). Соборная делегация была вскоре принята А.Ф. Керенским, который дал ясно понять, что к этим вопросам он равнодушен. Было ясно – нить, связующая государство и Церковь, давно оборвалась.
Коснулся архимандрит Вениамин и вопроса о патриаршестве, говоря, что он встретил серьезное противодействие на Соборе и приводил слова многих соборян: «К чему выбирать патриарха? Патриарх – все равно что монарх; теперь он нам не нужен!» Отдельно рассказал и о борьбе за ослабление власти епископов, говоря, что «лично я против власти; мне больше нравится власть духовная». Правильно ли его поняли слушатели и те, кто впоследствии передавал его слова, мы не знаем. В целом в это время архимандрит Вениамин приходил к «неутешительному выводу» о деятельности Собора.
В тот же день он выехал в Москву, чтобы вернуться к участию в заседаниях Собора, где события развивались стремительным образом. Дело в том, что завершение прений о патриаршестве на Соборе совпало с одним из значимых событий в истории России – приходом к власти большевиков.
К вечеру 25 октября в Москве уже знали о победе большевиков в Петрограде. Утром 28 октября юнкера заняли Кремль, разогнав солдат кремлевского гарнизона и расстреляв нескольких из них. Архимандрит Вениамин в это время находился в Кремле. Он жил «в одном крыле царского дворца, где были помещения для служивших царской фамилии», и стал свидетелем описываемых событий. «Нам с архиепископом Кириллом [Смирновым], тогда Тамбовским, нужно было идти на заседание Собора», – вспоминает он. Здесь они стали свидетелями страшной расправы с пленными у Троицких ворот Кремля. Сначала сами укрывались от пуль, а потом помогали остальным носить раненых и убитых. По пустынной Москве сперва пешком, а затем на извозчике окольными тихими улочками они все же добрались до епархиального дома. «Там все интересовались, что в Кремле?», – вспоминает владыка. После подробного рассказа архиепископа Кирилла, который вошел в опубликованные деяния Собора, последний заметно заволновался. Перемещаться по Москве стало небезопасно. Некоторые соборяне на заседание так и не смогли явиться. И в тот же день на Соборе было решено прекратить прения по вопросу о патриаршестве и приступить к избранию Патриарха, а на следующий день совершить в Храме Христа Спасителя Божественную литургию и молебствие об умиротворении Родины. Если же позволят обстоятельства, то провести и крестный ход.
В течение 29 октября – 1 ноября силы Военно-революционного комитета большевиков смогли установить контроль практически над всем центром города, а 1 ноября начали обстрел Кремля, куда перебрался Комитет общественной безопасности, созданный Московской городской думой для противодействия восстанию. Обстрел Кремля продолжался весь следующий день, причинив ему значительные разрушения. «На чьей стороне был я и вообще мы, члены Собора? – вспоминает владыка. – Разумеется, юнкера были нам более своими по духу. Не были мы и против народа. Но благоразумие говорило нам, что уже придется мириться с пришедшей новой жизнью и властью; и мы заняли позицию посередине, и, пожалуй, это было верно исторически: Церковь тогда стала на линию нейтральности, не отрекаясь от одной стороны, но признавая уже другую, новую».
Во время этих событий на Соборе выбирали и голосовали кандидатуру Патриарха. 31 октября определились с тремя кандидатами на патриаршество. Это были архиепископ Харьковский Антоний (Храповицкий), архиепископ Новгородский Арсений (Стадницкий) и митрополит Московский Тихон (Беллавин). О месте и времени голосования должно было быть объявлено позже.
На следующем заседании 2 ноября постановили провести выборы 5 ноября в Храме Христа Спасителя. Тем временем в Москве было все еще неспокойно. При этом соборяне намеревались совершить большой крестный ход, чтобы остановить кровопролитие. Отдельно по этому вопросу взял слово архимандрит Вениамин. Сознавая всю ответственность опрометчивых решений в этот момент, он говорил: «На Соборе пришлось слышать горячий призыв к великим религиозным подвигам, к святым порывам, и мне трудно будет говорить что-либо против. Но когда станешь разбираться в том чувстве, которое при этом у нас было в душе, тогда окажется, что в этих призывах говорит и самолюбие. Стыдно говорить против. И кто призывает к подвигам Ермогена, поддается чувству, но не особенно святому чувству: может быть, это делается из тщеславия?! В таком великом деле, как Соборное, надо быть осторожнее. Я лично подписал заявление о необходимости крестного хода. Мною руководило это же чувство: стыдно было не подписать. Подумавши, я прошу снять свою подпись: мною руководило тщеславие. И я высказываюсь против крестного хода. Теперь мы переживаем такое время, когда человек не ручается за себя: сделай неосторожный шаг, и жизнь висит на волоске. Вы скажете мне, что это трусость… Да, мне жизнь дорога. Я говорю искренно».
Утром 3 ноября революционные отряды вступили в Кремль.
Как только окончились дни восстания и определилась большевистская победа, обе стороны совершили обряды погребения погибших. Комитет по похоронам жертв большевизма – юнкеров, студентов, курсисток и сестер милосердия обратился к Собору и просил церковного погребения. Большевики, напротив, бесцерковно, с красными знаменами и революционными песнями, закопали своих сторонников у стен Кремля, на Красной площади. Это было воспринято верующей Москвой и Собором как завершение кощунств над кремлевскими святынями.
«Взяв власть, большевики ни единым жестом не проявили враждебного отношения к Собору, хотя довольно было простого слова их для роспуска. И, конечно, никто бы и пальцем не шевельнул в защиту его», – пишет митрополит Вениамин.
События развивались столь стремительно, что о крестном ходе пришлось всем позабыть. Он будет совершен вокруг Кремля позже, после интронизации Патриарха. Однако сначала нужно было выбрать Патриарха из трех кандидатур, набравших наибольшее количество голосов.
Всенародное торжественное собрание Священного Собора для выборов Патриарха состоялось в соборном Храме Христа Спасителя, как и задумывалось, 5 ноября. Архимандрит Вениамин был сослужащим на Божественной литургии, которую совершали в этот день митрополит Киевский Владимир (Богоявленский), митрополит Петроградский Вениамин (Казанский), архиепископ Казанский Иаков (Пятницкий), архиепископ Приморский Евсевий (Никольский), архиепископ Рижский Иоанн (Поммер), архиепископ Тамбовский Кирилл (Смирнов), архиепископ Таврический Димитрий (Абашидзе), архиепископ Кишиневский Анастасий (Грибановский) и другие святители. Многие из них вскоре погибнут, кто-то окажется в изгнании, кто-то умрет в безвестности.
После литургии и молебна, старец Зосимовой пустыни Алексий (Соловьёв) вынул жребий пред Владимирской иконой Божией Матери, перенесенной из расстрелянного незадолго до того Успенского собора Кремля. Митрополит Киевский Владимир, приняв записку, огласил имя избранного: «митрополит Тихон».
21 ноября, в праздник Введения во храм Пресвятой Богородицы, состоялось настолование (интронизация) «Святейшего Патриарха великого града Москвы и всея России». Несмотря на то, что Кремль и весь центр Москвы были оцеплены вооруженными людьми и повсюду еще были видны следы сражений, торжественное событие происходило в Успенском соборе Кремля. На нем присутствовали члены Священного Собора, допускавшиеся по особым билетам; за стенами Кремля Святейшего Патриарха приветствовал православный народ Москвы. Пение сторонниками большевиков революционного марша «Вы жертвою пали…» и звуки «Марсельезы» в момент выезда Патриарха из Спасских ворот не могли умалить торжественности этого дня. Уже на следующий день после интронизации Патриарх прибыл в Соборную палату и преподал благословение всем членам Собора.
«Что же заставило нас, большинство, стоять за патриаршество? – пишет владыка Вениамин. – Думаю и вспоминаю теперь, что не речи, не доводы умных ораторов побудили нас отстаивать его, а дух. Речи же были только выражением наших сердечных настроений и желаний. <…> А еще нам хотелось, чтобы он был не пустой пешкой, а обладал бы, был наделен полнотой власти. Пусть выше его – общий Собор духовенства и мирян, но во время управления (между Соборами) Патриарх есть сила, иначе незачем было бы иметь его, и подотчетность Собору лишь вносила бы контроль в единство со всеми, но не ослабляла организующего творческого его права и отеческого руководства». Восстановление патриаршества предстало перед членами Собора как повелительное требование канонов, как необходимость исполнения религиозных чаяний православного народа, как веление времени.
Владыка продолжает: «Восстановление патриаршества было тоже своего рода переворотом, который уничтожил прежний синодальный двухвековой период и возвращал жизнь Церкви к ее многовековым устоям: быть главе над церковным обществом! И этому содействовала революция тем, что развязала руки Церкви сделать нужное ей дело без помехи царской власти. Вот странный исторический парадокс: безрелигиозное революционное движение помогает лучше организоваться церковному обществу, дав ему свободу самостоятельности, чего не хотели давать цари. Такова первая существенная связь патриаршества и революции. Вторая же вызывалась временным разрушительным свойством всякой революции – анархией. Мы настолько ясно чувствовали все опасности и зло этой стороны революции, что у нас еще сильнее обострилось желание твердой организации, упорядоченности. Это понятно. Нам хотелось власти!»
К концу первой сессии Собор начал рассмотрение важного доклада Отдела о епархиальном управлении. Однако закончить рассмотрение его на Соборе не удалось из-за недостатка времени. Между тем многие члены Собора считали епархиальный вопрос важнейшим. Архимандрит Вениамин полагал, что он даже важнее вопроса о Патриархе.
«На следующем месте, по важности дела, – вспоминает владыка, – нужно поставить участие мирян в церковном управлении, начиная с Высшего Церковного совета при Патриархе и кончая епархиальными собраниями, епархиальным советом, а также приходскими организациями. Это было великой новостью в церковной жизни. Особенно сильно это отразилось в простых приходах, где большинство членов в советах было из мирян. И это имело чрезвычайно благотворное значение: во время продолжающейся революции эти миряне не только спасли веру и Церковь, но и беззащитное духовенство. И можно сказать, эти церковные миряне, вслед за лучшими духовными руководителями, вынесли веру и Церковь на своих плечах».
На последнем заседании первой сессии 9 декабря соборяне подвели промежуточные итоги работы и заслушали краткие отчеты о работе отделов Собора. После благодарственного молебна все оставшиеся члены Собора разъехались по домам, чтобы собраться уже в новом, 1918 году.
К святкам 1918 года, во время перерыва Собора, архимандрит Вениамин прибыл в Крым. Еще 18 ноября 1917 года на педагогическом собрании Таврической духовной семинарии было принято решение о прекращении занятий до 5 февраля 1918 года. Но и здесь для архимандрита Вениамина нашлось дело. Он был избран делегатом на Всеукраинский Собор от Крыма по трем куриям в качестве представителя духовно-учебных заведений, монастырей и как заместитель епархиального архиерея и вскоре направился для участия в первой сессии Собора в Киев.
Глава VII. Участие в Поместном Соборе Русской Православной Церкви (1917-1918). Часть II.
См. все главы:
Глава I: Семья, детство, вера. Часть I. Часть II. (1880-1886)
Глава II: Начальная школа. Духовное училище (1886-1897)
Глава III. Тамбовская духовная семинария (1897-1903)
Глава IV: Санкт-Петербургская духовная академия. Монашество (1903-1907)
Глава V: Пастырская и педагогическая деятельность в Санкт-Петербурге (1908-1911)
Глава VI: Ректор Таврической и Тверской духовных семинарий (1912-1917)
Поблагодарить автора за труд
Самый сильный момент, как мне показалось, — про пустующее 217 лет патриаршее место. Митр. Вениамин как всегда «не в бровь, а в глаз».