Жизнеописание… Глава I: Семья, детство, вера

Начало…

Но невозможно жить лишь в своей семье и никак не соприкасаться с внешним миром. Семья Федченковых принадлежала к так называемой «дворне». «Ни мы сами себя, ни даже земледельцы-крестьяне нас не очень высоко почитали, — вспоминал владыка, — так что слово «дворня» произносилось скорее с неуважением, хотя мы, собственно, составляли уже промежуточный слой между высшим, недосягаемым классом «господ» и «крестьян», «мужиков».

Жили в одной небольшой избе, точнее, в третьей части длинного флигеля, где была лишь одна комната. Другая третья часть ее до печи была отгорожена перегородкой под кухню. Там же была и столовая, то есть стол для обеда и скамья. В главной части комнаты, которую называли «залой», стояла единственная кровать с периной, стол, три-четыре стула и комод для одежды, да еще горшки с цветами под окном. В углу, конечно, много икон с лампадкой; в кухне — для молитвы перед пищей и после — висела одна, без лампадки. На постели обычно спала мать с младенцами, отец на печке, а все прочие — на полу, подостлав шерстяной войлок. Было так тесно, что и пройти мимо трудно. «Но мы, — вспоминает святитель, — не замечали этой тесноты, нам казалось — столько и нужно. Никто даже не обращал внимания и не жаловался. Спали безмятежно и сладко, нисколько не хуже любых богачей».

«Перед нашим флигелем, — продолжает владыка, — вниз, за рекою, полукругом расстилался большой сельский луг. Весною его заливало водою: трава там была хорошая».

Ближайший храм располагался примерно в двух километрах, в селе Сергиевка. Выстроен он был на средства Чичериных вместо сгоревшей ранее деревянной Покровской церкви и освящен в честь Воскресения Господня.

Бабушка подводила маленького Ваню к причастию Св. Таин. «Тогда на меня надевали чистенькую цветную рубашечку, помню — летом — и это тоже нравилось мне. Впечатления от Св. Причащения в этом раннем детстве не помню; но помню: оставалось лишь легкое впечатление — мира и тихого, благоговейного, молчаливого, собранного торжества: точно я становился на этот раз взрослым, серьезным».

Чуть позже Ваня стал в этом храме певчим. «Как сейчас особенно ярко вспоминаю чудный летний день. Суббота. В этот день у нас спевка для службы. Место сбора — барский дом Чичериных, в двух верстах от нас. Мать надевает на меня все чистенькое — к господам иду! Мне лет восемь–девять. Вбегаю на взгорье: вправо — конюшня, пробегаю имение, миную развалившуюся «кирпичную»… И перед моим взором чудная картина — впереди чичеринская роща. Направо от нее наш кирпично-красный храм с отдельной колокольней, на ней главный колокол в 98 пудов, а кругом меня и без конца поля, поля — поля с колосящейся рожью «нашего» имения. Небо ясно. Солнце греет. Ветерок обдувает. И я бегу, бегу весело. Счастлив, как жаворонок в небе… Чист, как ангел, ни о чем не думается… Радостно наслаждаешься Божиим миром…».

Воскресенская церковь в селе Сергиевка. Фото нач. XX века.

Особенная радость охватывала мальчика на праздники. «Вот помню самое обыкновенное летнее воскресенье. Настроение праздника начинается еще с вечера субботы. Как-то мы ловили в реке рыбу или раков. Над нами высился крутой глинистый желтый берег. Еще выше в гору стоял храм. Было к вечеру. Вдруг раздался первый удар в большой колокол и стих постепенно. У меня сразу повеселело на душе». «И все были веселы, радостны, довольны. Никаких «проклятых» вопросов и тяжелых дум тогда не было…». «Да, великое утешение получали люди от Церкви. Даже и самое здание храма веселило их: жили в маленьких избушках, а церковь — красивая, там и служба в «золотых» ризах, и пение певчих, и иконы, и свечи, и пахучий ладан, и звон колоклов. Церковь встречает младенца, венчает его молодого, отпевает состарившегося, везде с ним — и в радости, и в горе». Несмотря на то, что в жизни и не все были равны, но равны были перед Богом и встречались все в одном храме: «все одинаково каялись в грехах перед общим духовником, причащались из одной Чаши, стояли рядом в одном храме, молились одному Богу и ревностно ожидали одной участи — смерти, хотя и на разных кладбищах».

Внутреннее убранство Воскресенской церкви в селе Сергиевка. Фото нач. XX века.

Конечно, о социальном неравенстве святитель знал с самого раннего детства. Собственно, он воочию наблюдал жизнь двух социальных миров. Один — крестьянский, с его размеренным сельскохозяйственным укладом, другой — мир господ, недосягаемый для простых людей.

«Впервые я имел волшебное счастье попасть в дом Боратынских, когда мне было года три-четыре, — пишет святитель. — Господа (я помню лишь единственный этот случай) на святки устраивали своим детям елку и, вероятно, после них приглашали на нее и детей дворни с родителями, заготовив для них “гостинцы” — сласти. Это было зимним вечером. Чтобы довезти нас до барского дома и отвезти обратно домой, нам дали с конюшни “буланку” с санями. Звездное небо, искрящийся снег, скрип санных полозьев, вся эта красота и сейчас стоит перед моим взором, как живая. Но когда нас провели в барский зал, то я от восторга не знал, где я, не в раю ли? “Невероятно” высокие потолки, красивое убранство зала, “необыкновенные существа” — господа, такие все красивые и нарядные, все улыбаются. И среди всей этой волшебно-сказочной прелести еще огромная елка до потолка: с зажженными, мерцающими свечами, серебристыми нитями, со звездами, игрушками, сластями. Нас водили хороводом вокруг нее… Потом раздали подарки и буланка доставила нас с “неба на землю”. Кажется, я и спал еще в очаровании, больше уже никогда не повторившемся в такой яркой силе красоты…»

Обитательницы имения в Маре Елизавета Антоновна Дельвиг, Александра Сергеевна и Анастасия Сергеевна Боратынские со своими воспитанницами. Фото 1900-х гг.

Светлая картина раннего детства владыки вскоре сменилась другой, тяжелой, тревожной и трудовой, когда семья, потеряв место в имении, должна была, в буквальном смысле, выживать. Это были годы жестокой экономии, кропотливого труда и обучения детей. Однако прежде чем перейти к этим трагическим дням, нужно упомянуть еще о нескольких знаменательных моментах.

Господь, по неизъяснимому своему Промыслу, часто попускает в жизни святых случаться тяжелым болезням или подвергаться какой-либо смертельной опасности. Известны они и в жизни святителя Вениамина. Когда Ване Федченкову было около полутора лет, он опасно заболел воспалением легких. Болезнь протекала так тяжело, что мать дала обет: в случае, если сын останется жив, сходить с ним вместе на поклонение мощам святителя Митрофана Воронежского. Вскоре младенец выздоровел и, спустя какое-то время, Наталья Николаевна отправилась с ним в паломничество. О том, что случилось далее святитель узнал уже через много лет от своей сестры Надежды: «Мать стояла в храме св. Митрофана. Мимо нее проходил какой-то сторож-монах. Я, младенец, вертелся (а может быть, и чинно стоял) возле матери. Он, должно быть, благословил нас, а обо мне сказал: «Он будет святитель!» И мать мне никогда об этом не говорила. А перед смертью завещала положить мою фотографию (передавала та же сестра) в гроб».

Сестра митрополита Вениамина (Федченкова) Надежда Афанасьевна

Другой случай произошел когда Ване было уже около четырех лет. Дом их располагался неподалеку от реки Вяжли и он, вместе со своим братом Мишей отпросился у родителей искупаться. «Миша, держась за плот, зашел дальше от берега. — вспоминал святитель. — Я, будучи ниже его ростом, стал рядом с ним, ближе к берегу. Мама стирала белье, то полоща его в воде, то ударяя вальком. А мы, держась ручонками за досками плота, увеличивали еще шум болтанием ног. Мама стояла лицом к реке, а мы по правую сторону плота, так что она даже не смотрела на нас. Тут вдруг мне пришла в голову тщеславная мысль: “Хотя я и меньше Миши, а вот смогу зайти в воду дальше его”. Для этого я отпустил правую руку свою, пододвинулся, держась одной левой, к брату и потом, сзади его, протянул правую руку, чтобы ухватиться за плот далее его. Доставая нужное место, я отпустил левую руку. Но в это время соскочила и правая рука, и я камнем в воду. Там, где старшему брату было по шею, мне было уже до носа, а дальше его — с головою. Брат продолжал, видимо, болтать ногами и не подозревал беды. Мать делала свое дело. Что случилось дальше — мне неизвестно. Помню лишь, очнулся я в люльке. Оказывается, меня уже откачали. Сколько я пробыл в воде — не знаю, и спросить теперь некого: все умерли. Брат ли сказал матери, или она сама заметила мою пропажу — не знаю. Кинулась в воду, стала меня искать. Река наша тихая и мелкая. Сразу вытащили меня, но я уже был без сознания и не дышал. Сейчас же домой… И уж кто их с отцом научил, но как-то они начали откачивать воду из моих легких. И откачали. Я же совершенно не помню и никогда не помнил, что я чувствовал, когда утонул. Будто бы просто в ту же секунду меня точно не стало: ни мук, ни сознания не помню…».

Река Вяжля у села Сергиевка. Фото Александра Климкова.

Когда Ване было уже лет восемь–девять, у него в реке свело обе ноги судорогой и они опустились вниз точно плети. Не потеряв присутствия духа, мальчик с большим усилием доплыл все же до берега, работая лишь одними руками. Тонул он и в реке Вороне, нырнув так глубоко, что еле-еле выплыл на поверхность, наглотавшись при этом воды вдоволь. Тонул и в старом устье тамбовский реки Цна, когда будучи семинаристом провалился сквозь только что замерзший лед. «Тут меня спасла шинель, которая распустилась зонтом по льду над провалом, и я осторожно выполз. Рядом была теплая изба на столбах, где женщины зимою мыли белье. Я вбежал туда… А возле, на горе, стояла и семинария».

Последний, пятый раз, он тонул уже студентом духовной академии. Летом, вместе с родственниками Ваня возвращался из села Доброе Лебедянского уезда Тамбовской губернии, где гостил у брата, молодого священника о. Александра. Возле села протекала та же река — Ворона. В этом месте огромная искусственная плотина большим полукругом останавливала воду для стоявшей неподалеку мельницы. Иван с братом Сергеем решили переплыть реку. Поплыли на спине, держа свою одежду в левой руке. Но не учли того, что отгребая одной рукой, невольно делали полукруг, а потому только увеличивали и без того большое расстояние. На полпути силы оставили Ивана и он начал тонуть. Что делать? Брат Сергей в это время был далеко и уже греб двумя руками, подобрав все свои вещи под грудь. А у Ивана в узелке были все деньги на дорогу. Бросать нельзя. Оставалось только кричать: «Караул, тону!». На крик подоспели люди, которые отвязали лодку и бросились на помощь. Тут оставалось лишь продержаться на плаву и, уцепившись затем за лодку, добраться до берега. После святитель часто вспоминал об этом своем спасении: «И всякий раз мне припоминался мужичок с лошадью [встретивший их ранее на берегу] и его благословение нас именем Божиим: «Спаси вас Христос!». Я верую доселе: это оно, имя Господне, спасло нас от явной смерти. Чудно имя Господне!»

Заглянув за край земной жизни, святитель несомненно только укрепил свою веру в Спасителя и Его благой промысл. И эту веру он сохранил до самой кончины (2 Тим. 4:7).

Продолжение…

Поблагодарить автора за труд

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *