В центральной городской библиотеке презентовали удивительную книгу. Редакторы-составители В.П. Середа и И.О. Машенкова перекинули сегодня мост из Тамбова в Русское Зарубежье. Именно с большой буквы, потому что братья Левины, считаю, настоящее достояние нашего Русского Зарубежья.
Во время презентации, на какой-бы странице не открывал книгу, везде натыкался на упоминание о Боге. У Вениамина Левина присутствовало острое религиозное чувство, через призму которого он смотрел на мир. В Париже Вениамин Левин познакомился с митрополитом Вениамином (Федченковым). Думаю, что знакомство произошло через брата Иосифа, обитавшего здесь в это время. Во многом, благодаря хлопотам братьев Левиных, владыка был приглашен в Америку в 1933 году с лекциями, где и остался патриаршим экзархом до 1947 года. Именно он крестил братьев Левиных и, как мне думается, оказал большое влияние на самого Вениамина Левина. Во многом их роднило то, что оба сторонились политики и всю жизнь ратовали за единство. Владыка Вениамин — за единство во Христе, за единство Русской Церкви. Вениамин Левин — за единство в более широком смысле. Вплоть до единства всех мировых религий. Но неизменным было одно — их связывало то чувство, которое сегодня называют русскостью. Не случайно Вениамин Левин был другом Есенина и составил о нем свои замечательные заметки, впервые опубликованные в России в презентованной книге по рукописи дочери Вениамина Иоланды Левиной. Он пишет о Есенине не так как другие «есениноведы». И тут я вполне согласен с В. Середой в том, что сегодня набросано много цветастой мишуры вокруг фигуры большого русского поэта, от которой надо избавляться.
Во время презентации меня все подымало сказать обо всем этом, но… не люблю «широкие» аудитории. Диссонансом прозвучали бы среди поэтов и художественной интеллигенции Тамбова слова о религии, о каком-то неизвестном митрополите… и уж тем более, такие слова о Есенине, которые сказал сам Вениамин Левин в этой книге:
«Есенин совершил тяжкий грех, поддавшись искушению, но он отразил только самоубийство всего поколения (и не одного только). Грех его на всех нас. А своим поступком он как бы заставляет нас пересмотреть начала, на которых строили мы свои жизненные планы — планы, в которых не было места сознанию нашего причастия Вечности.
Не с «Пантократора» ли начинается в Есенине атавизм язычества, жалоба Демона («Не молиться Тебе, а лаяться научил Ты меня Господь») и потеря веры, злоба, сомнение, уныние, но вместе и взрыв дерзости?
…
Есенин кончает с собою за участие в революции, за участие в разрушении вместо творчества. Это — расплата за грех поколения. Планы творческие — а путь революционный. Несоответствие планов и путей привело к взрыву. А нужно бы только покаяние и тогда — новый путь».
Все это очень поучительно сегодня для нас. И, несомненно, для меня книга важна более не именем Есенина, а именем братьев Левиных. Иосиф Левин — «сюрконсьянсилизм». Не столько «космический», сколько «сверх» или даже «над» чувственный… Почти что икона? Ну… в этом я не знаток.
Митрополит Вениамин не постеснялся бы все это сказать, даже несмотря на то, что мог показаться смешным. А я постеснялся.
Данную книгу очень рекомендую. Там много всего хорошего и интересного в целых 360 страниц. Поистине, светлая книга светлых людей. Спасибо редакторам-составителям.
И последнее. От Иосифа Левина про Есенина:
«…Последняя моя „встреча“ с поэтом была перед гробом,когда я всю ночь зарисовывал лицо покойного. Рядом со мной скульптор Цаплин лепил его из глины. По фасаду дома была растянута черная лента и большими буквами были написаны слова: „Тело великого русского национального поэта Сергея Есенина покоится здесь“. В небольшой зале гроб был окружен венками из цветов. Глядя на лик покойного, мне вспомнились слова В. А. Жуковского, написанные им на смерть Пушкина: „Что выражалось на его лице, я сказать словами не умею. Это не был ни сон, ни покой: не было выражения ума, столь прежде свойственное этому лицу: не было также выражения поэтического, нет! Какая-то важная удивительная мысль на нем развивалась: что-то похожее на видение,на какое-то полное, глубоко удовлетворяющее знание.“ Глядя на лицо умершего Есенина, можно было видеть горькую улыбку возле губ и детское выражение, как будто он только что плакал. Трудно было примириться с мыслью, что его больше нет с нами, что не будет больше живых встреч, что оставили в душе такой след. Во время зарисовки я заметил, как в залу вошли простые люди крестьянской складки. То были его родители. Они не плакали, не убивались, стояли тихо смиренно, ничем не проявляя себя. Раз только всех попросили выйти из залы. Говорили, что родители просили отслужить панихиду. Когда я закончил два рисунка с покойного, пробивался в окна рассвет декабрьского утра. Зала быстро стала наполняться народом. В публике я узнал Вс. Мейерхольда и его жену З. Райх, бывшую жену Есенина, Качалова и других артистов Художественного Театра и поэтов…».
А вот как изобразил Иосиф Левин митрополита Вениамина. Этот скульптурный портрет был вылеплен в последние годы пребывания митрополита в Америке и выставлен на персональной выставке в Нью-Йорке в 1947 году. Иосиф Левин писал: «После смерти исчезают следы всех чувств, линии лица становятся более простыми и величавыми: остаются лишь застывшие черты в их великом безразличии». Возможно, в такой манере посмертной маски и был вылеплен портрет владыки при его жизни. В Америке он почти умер.
P.S. Продолжаю читать эту удивительную и мудрую книгу и не могу не выписать из нее еще некоторые места, являющиеся воспоминанием Вениамина Левина:
«…Бакрылов покинул стены реального училища, отдавая себя на служение «народу» — он не мог совместить свое ученье в школе с отдачей жертвой себя «народу». Это был узкий, но прямой и устремленный характер, не знавший компромиссов. Такие не гнутся, не сгибаются — они или пронзают, или ломаются. Сердце у него было нежно и чистое, а, решившись, оно делалось жестким и жестоким к себе и другим. Охваченный материалистическим (в высшем лучшем смысле этого слова) устремлением интеллигентного общества — в нем ярко сияла совесть, видевшая несоответствие сущего с чаемым, — он готов был каждую минуту принесть себя в жертву… Кому? Образу чаемого общества. Он видел мир во зле, а выхода не видел из него. И потому стремился выскочить, уйти из него. Но об этом потом, а в эти дни он был практично и конструктивно настроен. Не имя духовных руководителей, он (да и многие из нас) брали на себя ответственность руководства без знания того, что есть духовная база, без соприкосновения с Духом, Который есть единственный наш Руководитель. И каждое наше деяние уводило нас в сторону от Духа. Просто изумительно, что на нашем пути мы не встретили ни одного человека духовного опыта — ни среди учителей и воспитателей, ни среди поэтов и писателей нашего времени. Я уж не говорю о священниках, которых нам приходилось встречать — эти были еще менее одухотворенными, охваченные духом практицизма и профессионализма. Выхода к Духу не было, да мы и не знали о его существовании. Страна была обречена на лидерство бездуховное, она расплачивалась за долгие годы пребывания в рабстве, в страхе, в терроре. Духовных руководителей не было, пророков не было, вождей чистых душ не было. И они гибли без смысла, в темноте. Позже они, как бабочки, сгорели на огне революции. И это отчасти о них сказал поэт:
Жалко мне тех дурашливых юных,
Что сгубили свою жизнь сгоряча
(Есенин)
Вообще о них написано очень мало, да и придет ли когда пора для описания их образа. Темп жизни таков, что почти нет возможности оборачиваться без опасности превратиться в соляной столб». (С. 122-123).